Букет полыни - Страница 47

Чувствуя усталость, Стефания отпросилась наверх. Ей хотелось лечь. Слегка побаливала спина, да и младенец беспокойно ворочался в утробе, наверное, разбуженный страстью Сигмурта.

Поглаживая животик, убаюкивая малыша, Стефания думала о завтрашнем дне, о том, пошутил ли деверь насчёт сеновала. Она не знала, как себя повести. С одной стороны, хотелось лечь под него, с другой, страшила расправа супруга в случае обнаружения неверности, в-третьих, совесть терзала за совершённое прелюбодеяние, в-четвёртых, Стефания опасалась потерять ребёнка. Прошла половина отмеренного срока, близился шестой месяц, следовало остеречься.

Решив, что откажется от любых плотских утех и по приезде в Овмен покается во всех грехах без господом, наложив на себя какое-нибудь наказание (чтобы бог не разгневался на нарушительницу святой клятвы), Стефания наконец смогла удобно устроиться и заснуть.

Её разбудил супруг. Завалился рядом, затряс за плечи.

- Что-то давненько мы этим не занимались. Вскоре ты совсем брюхатая станешь, не заберёшься, - рассмеялся он. - Так что ползи сюда, жёнушка, приласкай муженька.

Стефания сонно заморгала, пробормотала, что устала. Тогда он навис над ней, встал на колени, прижав ноги к её бёдрам, и приспустил штаны.

Она отвернулась, не желая принимать в рот его набрякшую плоть, но Ноэль сжал пальцами её подбородок и насильно притянул к себе.

- Мне неудобно и тяжело наклоняться, - пробормотала Стефания.

Ноэль с готовностью придвинулся ближе, фактически оседлав её грудь. Теперь деваться было некуда, член упирался в лицо.

- Я не хочу, милорд. Если желаете, можете меня… овладеть мной, но я лизать это не буду: меня стошнит.

- Будешь.

Он насильно открыл ей рот и запихнул в него член. Стефания выплюнула его - и заслужила пощёчину. После ей было предложено взять снова.

Стефания покорно сделала пару движений, но потом оттолкнула супруга.

- Я устала, милорд, я не хочу. Простите.

Она не ожидала, что он потянется за рубашкой, скрутит жгутом, и свяжет её руки.

- Они только мешают, отвлекают тебя, - спокойно объяснил Ноэль. Встал с кровати и с помощью штанов и ножек неказистой койки зафиксировал руки супруги в поднятом положении.

Стефания в ужасе смотрела на него, ожидая самого страшного. Но виконт предложил ей сделать то же, что и прежде. Отказаться теперь было невозможно: он пропихивал член в её рот, убрав руку лишь тогда, когда жена, приподняв голову, начала активно его облизывать.

Лаская губами и языком супруга, стараясь уделить внимание всем гениталиям (Хлоя учила, что тут важно разнообразие, нельзя сосредотачиваться только на вершине), Стефания время от времени поднимала глаза на Ноэля. Он блаженствовал. Пару раз протолкнул свою плоть вперёд, а потом, когда было почти всё, неожиданно вытащил её.

Стефании нечем было утереть лицо и шею, всё, что она могла, брезгливо скривить губы. Действия супруга действительно казались ей омерзительными. Но его не волновало мнение жены.

Овладев ею, Ноэль успокоился, развязал и спокойно завалился спать рядом. А к Стефании сон не шёл; ей казалось, будто вернулся кошмар первой брачной ночи. И, бессильно толкнув сопящего мужа в бок - даже не пошевелился, решила, что не откажет Сигмурту. В отместку виконту.

Летом Атвер не казался таким пустынным и неприкаянным.

Дороги просохли, и Стефания наслаждалась открывающимися видами, полной грудью вдыхала ароматы разнотравья.

Маслянистые листочки превратились в сочную листву, ещё свежую, яркую, молодую, полную жизнью.

Белым цветом были залиты сады, стояли, словно невесты перед алтарём, привлекая рои пчёл. Не отставало от них луговое разнотравье, яркими всполохами грели сердце цветы у порогов и под окнами домов. Даже кладбища и те сбросили привычную суровость.

Смолистый запах елей и сосен щекотал ноздри.

Стрекотали и щебетали птицы, порхали по воздуху ангелочки-бабочки. Стефания протягивала руку и ждала, пока какая-нибудь красавица не сядет на перчатку.

Реки тоже изменили цвет, наполнились жизнью. Сколько же там было крикливых уток и диких гусей! Наверное, столько же, сколько и горластых резвых ребятишек, мешавших матерям стирать бельё.

Стефания и забыла, какое оно, лето, за пределами города. В Грасс они переехали давно, когда ей минуло три года, в поместье бывали редко, отдав на откуп управляющему.

Воздух и солнце пьянили, ласкали то теплом лучей, то лёгким прикосновением ветра. Они щедро осыпали милостями виконтессу Сибелг, прогоняя страхи, качая малыша в её утробе.

Врач советовал ей больше ходить, и Стефания испросила у мужа разрешения гулять. Треть пути проходила пешком, две трети - на лошади, каждый раз выбирая разные направления. Бывала то в предгорьях, то в полях, то на берегу реки, то на морском берегу, казавшемся теперь таким чарующим, сидела на постеленном на землю кушаке, плела венки, составляла букеты из неказистых, но свободных цветов, слушала птиц, деревенский говор, наблюдала за кораблями.

Единственное, о чём жалела, - что теперь не могла далеко уезжать от Овмена. Не потому, что запрещал виконт, а потому, что быстрее уставала. Ездить верхом же ей надлежало с осторожностью: приближался седьмой месяц беременности, когда седло и вовсе будет под запретом.

Зато она просто лежала и смотрела на небо. Сопровождавшая её горничная обмахивала Стефанию платком и защищала лицо от солнца: от него портится цвет кожи, появляются пятна.

Было душно, хотелось полностью распустить корсаж, ослабить корсет, снять башмачки и чулки. Стефания иногда тайком это проделывала, убедившись, что никто не видит. Горничная шнуровала её теперь свободно, чтобы не сдавливать живот, но даже так Стефания постоянно потела, мучилась от жара.